Катя Яровая
15.4.1957 - 12.12.1992
И голос мой споткнется о немоту
Звезда авторской песни засияет вновь Наверное, такая нелепость возможна только в России. У нас мало кто вспомнит, кто такая Катя Яровая. А между тем в США каждый год, обычно 15 апреля или 12 декабря, по общеамериканскому национальному радио, вещающему на русском языке, звучит передача о Кате Яровой и ее песни. После этого в студии несколько часов не смолкает телефон. “Такого отклика не вызывает ни одна передача”, — говорит Алла Кигель, готовящая этот материал к эфиру. 15 апреля 1957 года Катя родилась в Свердловске. 12 декабря 1992 года умерла в больнице новосибирского Академгородка, прожив 35 лет. Похоронена в Москве на Востряковском кладбище, недалеко от могилы Андрея Сахарова. Жизнь ее оказалась такой же короткой и запоминающейся, как каждая из трехсот песен, которые она написала. Жил на свете гномик Катя родилась на Урале в семье филологов и режиссеров. Отец и мать, оба закончили филологический факультет Уральского государственного университета. Мать, Эльга Васильевна, кроме того, еще отучилась на Высших режиссерских курсах при ГИТИСе и стала, как и ее мама, Катина бабушка Бася Генриховна Квасман, заниматься различными постановками.
В 1971 году семья переехала в Москву. Катя долго не могла найти себя: то решила поступать в театральное училище и, чтобы быть поближе к театру, устроилась работать кастеляншей во МХАТ, помогая и в костюмерном цехе, потом была администратором учебного театра ГИТИСа. Была даже одно время натурщицей. В театральный поступать раздумала, а куда — не могла определить. Она сама освоила гитару и стала писать песни на стихи Цветаевой, Вознесенского, написала несколько собственных песен...
Чудо произошло после рождения дочери, которая тоже была названа Катей. Позже каждый свой концерт Катя-большая начинала детской песенкой “Жил на свете гномик...”, посвященной маленькой дочке. С годовалой дочкой Катя отправилась к морю и смело путешествовала с такой крошкой почти все лето, переезжая с места на место. Когда ее сестра Елена после долгой разлуки встретилась с ней, она находилась в предпоследней точке своего путешествия — в абхазском селении Ингири, в семье знакомых грузин.
“Когда дом с его многочисленными обитателями погрузился в сон, — рассказывает Елена Яровая, — Катя набросила шаль на плечи, взяла гитару и сказала: “Посидим на крыльце, я спою тебе свои новые песни”. Мы вышли в сад. Все казалось волшебным сном. Наша встреча и этот абхазский рай вокруг — фруктовые деревья склонялись под тяжестью наливающихся плодов, над нами раскинулось звездное южное небо, воздух был пронизан ароматами летней ночи. И в этих потрясающих декорациях Катя дала свой удивительный концерт. Я была ее единственным слушателем. Она пела песни, написанные этим летом. Я слышала их впервые. Их было много. Одна лучше другой. Я была потрясена. На моих глазах произошло чудо. Моя сестра, близкая и знакомая до мелочей, уже была не просто моя сестра. Это был поэт. Это были настоящие стихи и прекрасные мелодии. Все, что Катя писала раньше, было пробой пера, хотя и среди самых ранних Катиных стихов и песен были и милые, и талантливые. Но то, что я услышала той ночью в саду, были уже не песенки для домашнего употребления. Ее как будто прорвало. И стало ясно, что писать песни — это и будет делом ее жизни”.
Писать песни Катя начала в 25 лет. Начинающий поэт проходит через периоды подражания, развития — у нее ничего этого не было. Ей были близки Некрасов, Цветаева, она преклонялась перед Бродским, очень любила Салтыкова-Щедрина, Набокова и Платонова. Три книги в русской литературе и три в зарубежной, говорила она, перевернули ее сознание: это “Слово о полку Игореве”, “Житие протопопа Аввакума”, “Горе от ума” и “Фиеста” Хемингуэя, “Сто лет одиночества” Маркеса, “Иосиф и его братья” Томаса Манна. И все же она считала, что любимых поэтов у нее нет, а вот барды есть. Это Галич, Вертинский, Высоцкий, Окуджава, Ким и Новелла Матвеева с Вероникой Долиной.
Стихи, написанные тем летом, Катя отправила в Литературный институт и прошла творческий конкурс. Сдала все экзамены на “отлично” и поступила. Попала в семинар Льва Ошанина. Юнна Мориц была одним из рецензентов на защите диплома. В рецензии она благодарила институт и Льва Ошанина за то, что они не подавили Катину самобытность, не пытались причесать ее “вихрастые стихи”. Меж тем Ошанин в дипломе убрал несколько стихотворений с припиской: “Это, конечно, одни из лучших твоих вещей, но мы их выкинем”. — “Лев Иванович, — ответила Катя, — вы сейчас находитесь в том возрасте и в том положении, когда бояться вам уже нечего и некого. Диплом — моя собственная судьба, и я несу за него полную ответственность”. Впервые в истории Литинститута выпускница Яровая защищала диплом под гитару. И заработала аплодисменты государственной комиссии.
А мне любовь нужна, как витамин Чувство юмора, позже столь присущее Кате и ее стихам, спасительное чувство юмора, за которое она в самые тяжелые дни своей жизни хваталась, как утопающий за соломинку, уступало место другим чувствам, когда она вспоминала про отца, который когда-то ушел из семьи.
Отец мой, ты меня недолюбил.
Недоиграл со мной, недоласкал.
И на плечах меня недоносил,
Как будто детство у меня украл.
Ты уходил куда-то далеко,
А я на кухне грела молоко.
Ты уходил куда-то на века
И сдул меня, как пенку с молока.
А мне любовь нужна, как витамин.
Ищу похожих на отца мужчин.
Но кто же мне излечит — вот вопрос —
Любви отцовской авитаминоз? Действительно, вся жизнь Кати была поиском любви. Она должна была находиться в состоянии влюбленности, иначе не могла писать. В 18 лет она вышла замуж за оригинального и талантливого человека Владимира Бордукова. Но не смогла устоять, встретив Сашу Минкина. Он стал ее вторым мужем: “Мы были очень бедны. Настолько, что иногда даже не хватало на стакан газировки без сиропа. Но мы многое взяли друг от друга. Именно она подтолкнула меня к работе в газете. В 32 года я пришел впервые в газету. В “Московский комсомолец”. И именно после встречи со мной до этого аполитичная Катя вдруг стала писать “политические” песни”. При этом каждый из них в своих стремлениях был максималистом. Долго прожить вместе им было не дано.
Настанет день — и в воздухе растает
Твое лицо.
Настанет день — тебя со мной не станет
В конце концов.
Растает тень — рука моя наткнется
На пустоту.
Настанет день — и голос мой споткнется
О немоту. Она становится женой студента, а вскоре молодого театрального режиссера Валерия Рыбакова и после рождения дочери уезжает к нему в Хабаровск, куда его распределили после учебы. Это был самый долгий ее брак. Катя была безоглядна в любви. И каждый раз влюблялась, как в последний. Позже она пыталась связать свою судьбу со студентом МФТИ Мишей Яблоковым — честным и порядочным человеком. Последняя ее любовь — некто Саша, который писал песни под фамилией Вайнер. Выходец из Киева, он в 15-летнем возрасте был увезен в США. Во времена перестройки приезжал в Россию, где и встретился с Катей. В ее жизни он сыграл, пожалуй, самую трагическую роль.
Жизнь на ниточке Да, и меня настигнет осень
Тягучим шелестом листвы,
И как траву дождем подкосит,
Загасит все мои костры.
И будет жизнь воздушным шаром
На тонкой ниточке висеть,
С моей гитарою на пару
Нам оторваться и лететь. Эта песня была написана задолго до того, как врачи сообщили Кате, что у нее рак. Диагноз-приговор обрушился на нее, когда в 1990 году она находилась в Соединенных Штатах по приглашению профессора Джейн Таубман, которая предложила ей устроить несколько концертов в университетах для изучающих русский язык. Катя ехала “петь и смотреть”, а попала в больницу. Не имея возможности заработать концертами и тем более заплатить за операцию, не имея медицинской страховки и никого из близких в чужой далекой стране, Катя тогда выжила благодаря Джейн и ее мужу Биллу, которые предоставили едва знакомому барду из России свой дом, договорились об операции и взяли на себя все заботы о Кате в такой страшный для нее период жизни.
Катя обладала удивительной способностью мгновенно обрастать друзьями везде, куда бы ни заносила ее судьба. Ее неиссякаемое остроумие делало общение с ней праздником, в котором люди раскрывались с лучшей стороны. Когда Катя проходила курс лучевой терапии, она поселилась на даче своей новой подруги Элейн Ульман, которая находилась недалеко от больницы. После обеда она загорала в саду, принимала навещавших ее друзей, переписала себе всю коллекцию классической музыки и непрерывно читала и развлекала хозяйку смешными историями. Все врачи и персонал больницы, вспоминает Элейн, были совершенно покорены этой красивой, умной, дерзкой и экзотичной женщиной.
Операция прошла успешно. И как только появились силы после курса облучения, Катя стала давать концерты. Везде, куда звали. Словарик в руки — и в самолет. Облетела всю страну. В Америке Катя прожила целый год. Обрела новых друзей и поклонников своих песен. Выступала в Йельском университете, Беркли, колледжах Амхерст, Вильямс, Юнион, Скидмор, Колгейт и других. Было много домашних концертов, выступления в синагогах и еврейских центрах. В газете “Новое русское слово” о ней была напечатана статья “Единство сердца и строки, поступка, жеста...”. Позже эта точная по наблюдениям статья Татьяны Янковской, названная по строке из Катиного стихотворения, в более полном объеме была напечатана в Париже в журнале “Континент” (№1 за 1992 год).
В мае 91-го Катя Яровая, как тогда казалось, победившая смертельную болезнь и покорившая русскую публику Америки, вновь ступила на московскую землю. Все хотели с ней встретиться, послушать ее новые песни и рассказы об Америке. Ее байки прерывались дружным хохотом — обычные в общем-то вещи она умела преподносить очень смешно. Когда Кате негде было жить, она целый год жила с семьей в “красном уголке” общежития.
...На подъезде нету кода,
Но решетка на окне.
И прибит моральный кодекс
В изголовье на стене.
Не страшны мне катаклизмы,
Что хочу себе пою.
В уголке социализма
Проживаю, как в раю.
На меня глядит с портрета
Ленин с кепочкой в руке...
Если жить в Стране Советов,
То уж в “красном уголке”.
Не хочу я жить в квартире,
Мне теперь все нипочем!
Я пожить могла бы в тире,
Впрочем, все мы в нем живем... Кстати, она не раз отклоняла возможность публикации или выпуска пластинки, если не хотели включать “песни протеста”, как она называла свои сатирические зарисовки, ограничиваясь только лирикой.
Мой круг друзей, спасательный мой круг Болезнь, на время отступив, постепенно возвращалась. И в дни августовского путча 1991-го, когда самое время было Кате Яровой выступить со своими такими актуальными тогда песнями, она лежала, скованная страшной болью в спине. Тогда она еще не понимала, что это признак вновь наступающей болезни...
После возвращения из Америки Катя не дала ни одного платного концерта. Она приехала не в ту страну, из которой уезжала. Система организации выступлений изменилась — артист должен был заранее заплатить за аренду зала, гастрольные поездки осложнились из-за начавшегося распада СССР и из-за резко подорожавших авиабилетов и гостиниц. Да и уверенности, что билеты на концерт барда будут проданы, не было. Все были заняты политикой, добыванием еды и ожиданием новых катаклизмов. Творчество Кати Яровой в России оказалось невостребованным. А вот в Америке ее помнили и ждали. Надо было как-то жить. Ведь Катя зарабатывала на жизнь песнями, иных источников дохода у нее не было. И весной 1992 года она вновь поехала в США, на этот раз с дочкой. Катя оказалась в Колумбусе, штат Огайо, у своей давней и близкой подруги. Она успела дать несколько концертов, а потом почувствовала себя так плохо, что больше выступать не смогла. В свой первый приезд в Америку она встретилась с тем самым Сашей, с которым познакомилась в России. Они расписались. Во второй приезд, когда она оказалась в беспомощном состоянии, Саша бросил ее на произвол судьбы.
Один из зрителей, познакомившийся с Катей на концерте, сам врач, организовал ей консультацию специалистов. Болезнь прогрессировала с пугающей быстротой. Предложили традиционное лечение — облучение и химиотерапию. Но где взять деньги на лечение? И тогда подключились друзья из России. Было подготовлено письмо-обращение о помощи Кате Яровой, которое подписали Белла Ахмадулина, Андрей Битов, Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко, Фазиль Искандер, Борис Мессерер, Юнна Мориц, Булат Окуджава и многие другие. Письмо пришло за день до того, как подборка Катиных стихов должна была появиться в газете “Новое русское слово”, и сразу пошло в номер. И хлынул поток доброты и человеческого участия.
Однако лечение, проведенное в Колумбусе, Кате не помогло. В это время ее мать лихорадочно искала нетрадиционные способы лечения дочери в России. И нашла, как ей показалось, самый многообещающий. Как рассказывает ее подруга, вернувшуюся из Америки Катю встречали в аэропорту ее многочисленные старые друзья. Открылась дверца самолета, и вдруг Катю, их всегда энергичную и жизнерадостную Катю вывезли на инвалидной коляске. Видимо, их чувства слишком ясно отразились на лицах. И тогда Катя откинула плед и, как могла, отбила чечетку...
Врач-ученый из Новосибирска, который разработал оригинальную методику лечения раковых больных, взялся за спасение Катиной жизни. Так же, как в Америке, Кате помогали и в России. После публикаций в газетах пришли письма и деньги. В Новосибирск из Ташкента специально прилетела сотрудник Ташкентского телевидения Халима Мухамедова, чтобы привезти собранные там для Кати деньги, фрукты, видеокассету с телепередачей о ней. В Ташкенте помнили и любили Катю еще по ее гастролям в Узбекистане. Когда еще шла война в Афганистане, Катя написала об этом песню. Однажды она выступала в Узбекистане в госпитале перед ранеными “афганцами”. Ей не советовали петь эту песню, это был риск — как-то они к ней отнесутся? — но она пошла на него, считая, что иначе это было бы трусостью.
Бросают их в десант, как пушечное мясо.
Кто выживет — тому награды и почет.
Пока мы тут сидим, пьем чай и точим лясы,
Сороковая армия идет вперед.
Идет обратно в цинковых гробах,
В медалях, звездах, знаках, орденах... Когда она закончила, на миг воцарилась тишина, а потом разразились аплодисменты. Они думали и чувствовали то же, что и она.
С Катей жила в Новосибирске, чтобы поддерживать ее, сестра Елена. Врач делал все, что от него зависело, для спасения Кати совершенно бескорыстно. Из Москвы прилетела Катина близкая подруга Оля Гусинская — хотела навестить ее и передать ей лекарства, да так и осталась, поняв, что ее помощь здесь необходима. Меж тем в Москве у нее оставался сын на попечении сестры и работа, которую она, естественно, потеряла.
Мой круг друзей, спасательный мой круг,
Не то что слов — и жизни всей не хватит,
Чтоб высказать любовь. Не хватит рук,
Чтоб заключить мне вас в свои объятья. Друзья ее хотели только одного: чтоб Катя осталась жить. За три дня до смерти она решила принять крещение...
Сегодня голос Кати Яровой возвращается к нам. Выпущены кассеты и компакт-диски с ее песнями. Издана книга ее стихов, прозы и текстов песен “Из музыки и слов”. Песни начинают звучать на радио.
Московский Комсомолец от 19.06.2003
