Всё добил я книгу и напечатали в Питере. Многим спасибо за помощь, но особо покойному Виктору Васильевичу Бакину. Умный, порядочный и хороший мотиватор. Спасибо человеку, которая сделала всю черновую работу по редакции, коррекции и верстке. Вряд ли без неё дело сдвинулось с места. Ну и Валерию, который взял на себя все организаторские обязаности.
Спасибо всем одесситам, которые помогали мне в навигации по Одессе.
Информацию черпал из писем Шандрикова к Игорю Ефимову, а также из писем Шандрикова к Рудольфу Васильевичу Ерохину. Спасибо Александру, который проверял для меня инфу у Коцишевского. Нашел я 4 года назад дочку Шандрикова в Бердянске. Мой друг в Киеве организовал, чтобы ребята в Бердянске пошли по этому адресу. Никто не открыл. Соседи объяснили, что сама хозяйка тут не живёт, а сдаёт квартиру. Там оставили письмо с просьбой позвонить в Киеве или Бердянске, но Елена Владимировна на контакт не пошла – это её право.
Выдержки из книги, но текст не совсем причёсанный
Глава Шестая
«Все жили вровень, скромно так: система коридорная,
На тридцать восемь комнаток всего одна уборная» (сл. В. Высоцкий)Ещё в первой трети ХІХ столетия из старинного, живописного и зелёного украинского городка Нежин в Одессу перебралось множество тамошних, как их именовали, «нежинских греков».
А поскольку на новом месте как-то поспокойнее жить бок о бок со своими, они поначалу обосновались на одной улице, которая и стала называться Нежинской. Но потом, уразумев, что всем, вне всякой зависимости от национальности, хватает места под благодатным и щедрым солнцем Одессы, нежинские греки начали расселяться по всему городу, и улица постепенно теряла свой ярко выраженный колорит.
В советское время улица начала именоваться улицей Франца Меринга.
На улице, названной в честь немецкого революционера, в основном стояли трёхэтажные старые дома. Некоторые здания были в два этажа, встречались постройки и в 5 этажей, но большинство домов было старого типа в 3 этажа.
Дом номер 59 на улице Меринга имел богатую и длинную историю. Когда-то до революции здесь располагался публичный дом мадам тёти Пэси Олешкер. «Дом терпимости» продержался до самой революции, а после неё счастливые обладательницы «жёлтых билетов» благополучно покинули шикарно обставленные апартаменты и подались куда подальше от наполняющейся красными Одессы.
После того как в городе была провозглашена Одесская республика, здание бывшего борделя на улице Меринга стало опорной точкой тогдашнего Комитета комсомола. В те времена в доме номер 59 на улице Франца Меринга бывали многие известные в Одессе люди. Сюда даже заходил по делам заместитель председателя Одесского Совета Александр Фельдман. Тот самый Фельдман, который одним из первых поднялся на броненосец «Потёмкин» как представитель одесских анархистов.
После того как эйфория революции перенесла Комитет комсомола в другое более благоустроенное место, дом номер 59 был в срочном порядке был отдан под капитальный ремонт, и вскоре там открылась гостиница для многочисленных одесских туристов второй половины 20-х и начала 30-х годов. Вскоре в гостинице перестали делать ремонт, и она превратилась в типичную одесскую коммуналку, где часто сдавались комнаты для отдыхающего приезжего люда.
Известная в те далёкие времена бандерша до сих пор жила в старом обветшавшем доме номер 59. Владимир Шандриков поселился в квартире номер 3 на первом этаже сей исторической и древней постройки. Бывшая мадам – Пэся Соломоновна Олешкер жила через коридор в номере 12. Состарившейся и располневшей бывшей содержательнице притона в ту зиму исполнилось 87 лет, и она редко выходила вниз во дворик, чтобы посидеть на скамеечке под деревьями.
37-летний Шандриков чувствовал себя в этом здании, с его богатым прошлым, как карась в мутной воде. Его не смущало, что все удобства находились в коридоре, и что квартира номер 3 выходила окнами на шумную часть пересечения улиц Франца Меринга и Толстого, а стены так хорошо пропускали звук, что жители разных комнат могли слышать друг друга даже не напрягая слух. Не привыкший к роскоши Шандриков, всю свою жизнь проживший с подселением, обрёл новую резиденцию, которая вполне подходила его открытому и дружелюбному сибирскому характеру. Шандриков сидел на кухне и гонял чаи со всеми жителями прославленного дома, впитывая в себя афоризмы одесского фольклора и одесской речи. Трижды судимый и прошедший «зону» и «химию» Шандриков умел приспосабливаться к любым условиям и образу жизни.
Глава Девятая
«В далёкой солнечной и знойной Аргентине…»
Хотя официальной родиной танго считается Аргентина, свои истоки эта музыка, рождённая в африканских кварталах Буэнос-Айреса, берёт на «чёрном континенте». Да и название «танго» также имеет африканское происхождение, его возводят к языку нигерийского народа ибибио, где оно значило танец под звук барабана.
Герои нашей повести никогда не были в Африке и не планировали туда ехать. Однако талантливый человек – он всегда талантливый, где бы его талант ни проявлялся. Талантливый человек умеет услышать, увидеть, почерпнуть то, что другому вряд ли дано.
Аркадий и Владимир, вернувшись в коммуналку с бутылкой водки и двумя бутылками вина, продолжили пьянку, которая началась ещё во время обеда.
В коммунальной квартире номер 3, временной резиденции молочных братьев, стояли две скрипучие металлические кровати с большими круглыми шарами, массивный дубовый шкаф, раскладной столик, пузатый и увесистый холодильник «Днепр», который, периодически выключаясь, испытывал что-то среднее между оргазмом и приступом эпилепсии, а также старая видавшие виды радиола «Ригонда-102».
Рижский радиозавод имени А.С. Попова был бы польщён, узнав, что на выпущенной им в 1966-м году радиоле десятилетие спустя зубры жанра слушали старые пластинки на 78 оборотов, которые лежали в шкафу на одной из полок и, задыхаясь от пыли, всем своим сознанием рвались на прослушивание.
Пластинок в старой нише было не более 50-ти, но некоторые экземпляры, видимо, находились здесь много лет. Разнообразие и диапазон пластинок напоминали коробку конфет Ассорти. Тут были и старые арии из оперетт, и послевоенные пластинки из повести Шолом-Алейхема «Тевье-молочник», и кое-какие записи Козина и Лемешева. Вершиной и самим цимесом этой горки пластинок были старые танго, которые выворачивали душу наизнанку и так тревожили сердце своей своеобразной мелодией. Одна из пластинок начиналась с того, что мужской голос с надрывом кричал: «Вачула!», после чего ритм танго безо всяких слов вторгался в мелодию и нёс её до конца пластинки. Участники записей не сговариваясь признали эту пластинку лучшим подарком для их встречи. Раз за разом они ставили и слушали это танго. Разогретый алкоголем организм снова и снова, как бальзам на раны, принимал на душу завораживающую мелодию.
Ели Аркадий и Владимир очень мало, купленные в хлебном 12-копеечный батон и кусок любительской колбасы лежали на столе почти нетронутые. Рядом лежал пакетик креветочного масла, которое, вероятно, судя по цене, делалось не из креветок, а из полусгнившей селёдки иваси. Бутылка лимонада «Буратино» стояла рядом с какой-то полувяленой-полусырой рыбой и ранними недозрелыми овощами.
Когда пластинка в комнате молочных братьев заиграла в ...надцатый раз, гостеприимные соседи потеряли терпение. Телефонный звонок в квартире Коцишевского, исходящий от жильцов дома номер 59, убедительно просил Владислава Петровича прекратить это безобразие и провести разъяснительную работу в среде его окружения, оккупировавшего апартаменты номер 3.
На следующее утро Коцишевский, приехав, чтобы разбудить и привести в чувство двух великих шансонье, изъял пластинку с танго «Вачула» и увёз с собой, прихватив обоих «гастролёров» для начала записей.
Глава одинадцатая
«…тут я понёс такой “филон”, и в результате фармазон…»
(cл. Александр Лобановский)Известная русская поговорка «Понедельник – день тяжёлый» вдруг приобрела очень сильного соперника в лице ситуации: «Вторник – день тяжёлый». В то ранее утро вторника 3-го мая Аркадий и Владимир испытали это на себе. Даже измученная нарзанами душа монтёра Мечникова из «12 стульев» Ильфа и Петрова не испытывала таких тяжких страданий. Глаза открывались с трудом, голова напоминала ковш с расплавленным чугуном, во рту было сухо, и шершавый язык с трудом поворачивался в разные стороны. Как говорил Ф. Тютчев: «Умом Россию не понять». Кто первым придумал клич «Клин клином вышибают!», мы уже не узнаем, но то, что этот человек имел русскую душу, не подлежит никакому сомнению, ибо в таком поведении отсутствует любая примитивная логика.
Но алкогольные градусы стоили денег, на этом была основана вся торговля в нашей стране в те времена… А финансовая брешь в бюджете после культпохода в Гамбринус делала задачу покупки этих самых «клиньев» довольно затруднительной. В отчаянье, как зверь, загнанный в угол, наши герои решили пойти на то, что на уголовном жаргоне называется «фармазон». В точном значении смысл слова «фармазон» – это сбыт фальшивых драгоценностей. Конечно, драгоценностей ни у омского поэта, ни у ленинградского исполнителя блатняка не было, но голь на выдумку хитра. Как в той песне, что пел Аркадий Дмитриевич:
«Учили на Привозе, как нужно кур щипать,
Зато могу в навозе алмаз – таки сыскать».«Щипать кур» – по всем законам была «сидячая статья» и нарушение её в планы наших друзей не входило. А для того, чтобы сыскать алмаз, вовсе не надо было лезть в кучу навоза. Алмаз лежал на журнальном столике и представлял собой бобину длиной в 1800 футов японской компании «Sony». Но бобина, так невинно оставленная без надзора Коцишевским, была более страшным искушением, чем запретный плод, на который покусилась Ева. Отбросив напрочь все библейские заповеди, а именно восьмую из них «Не укради!», измученные «с бодуна» гастролёры взяли бобину и вышли на улицу.
Остановив немолодую женщину, говорящую с очень сильным южным акцентом, и детально расспросив, как пройти до комиссионного магазина, они отправились на исполнение своего коварного плана.
Пройдя всего каких-нибудь двадцать метров, они свернули налево на улицу Толстого. Прошагав через садик на Соборной площади, Аркадий и Владимир вышли на Дерибасовскую улицу.
«Как на Дерибасовской угол Ришельевской…»На пересечении улиц Дерибасовской и Ришельевской коммерсанты, миновав вновь построенную сберегательную кассу, прошли мимо популярного в Одессе кафе «Мороженое», и не дойдя квартал до кинотеатра «Октябрь», оказались у дверей комиссионного магазина. Возле магазина людей было мало. Вторник – не суббота, и активность внутри и снаружи комиссионки была не больше чем через дорогу возле бочки с «Квасом». Толстая продавщица кваса тётя Маша была бы ужасно удивлена, если бы узнала, что к 11-ти часам утра она наторговала больше, чем весь комиссионный магазин в то раннее майское утро.
Приятели не знали, с чего начать, но на всё бывает первый раз. Да и делать-то особо ничего не пришлось.
Помаявшись возле магазина не более 10-ти минут, они были опрошены среднего возраста мужчиной на предмет сделки. «Ребята, что есть интересного?» – поинтересовался мужчина, предварительно попросив закурить. Владимир открыл полу пиджака и показал бобину, заткнутую за пояс брюк.
– Игранная? – спросил мужчина, представившийся Борисом, – А что на ней записано?
– Да ты чего, мужик?! – ответил Шандриков, – Новая совсем вещь, всего пару раз играли.
– Ладно, за двадцатку возьму, – предложил Борис.
И тут омский художник-оформитель «понёс филон»!
– Да тут сам Высоцкий записан! Последний свежак! Ни у кого такого ещё нет! Да ты свои «бабки» сразу отобьёшь без вариантов! Это тебе не какой-нибудь задрипанный и захолустный Шандриков – это ВЫ-СОЦ-КИЙ! Мужик, 3 червонца, и бобина твоя! – нагонял цену сибирский торгаш.
После обоюдных доводов сговорились на 25 рублей. Ударили по рукам, Владимир положил хрустящую ассигнацию в левый карман брюк и отдал мужчине бобину.
Довольно трудно представить себе, как реагировал после этой сделки покупатель, осознав, что на бобине не настоящий Высоцкий, а тот, кого в 70-е называли «омский Высоцкий» – Владимир Шандриков собственной персоной, но вряд ли он был радостен и счастлив.
А в это время за полторы тысячи километров в белокаменной столице нашей Родины Владимир Высоцкий ни сном ни духом не ведал, что он является автором новых песен, записанных той весной в Одессе. Выступающий в этот вечер в спектакле театра на Таганке «Добрый человек из Сезуанa», Владимир Семёнович, наверное, вмиг стал бы не таким добрым по отношению к двум самозванцам, решившим с похмелья обогатиться на его имени таким необычным способом.
Двадцать пять рублей – сумма серьёзная и вполне могла утолить нужды самых искушённых гурманов алкогольного изобилия, каким была богата Одесса 1977-го года. «Четвертак» на двоих – это и водка, и вино в большом количестве даже для таких хорошо тренированных личностей, как Северный и Шандриков.
Воспоминания Владимира Шандрикова:
«Я пил в основном водку, а Аркаша предпочитал вина. Что характерно, когда я уезжал из Омска, весь Омск был завален “рассыпухой”, какой-то “Европейской” по 30 копеек стакан, “Солнцедар” – вот мы им все спивались тогда, “Яблочное” прямо в трёхлитровых банках. Весь город, по-моему, “Яблочным” пах … не знаю, от Омска до Новосибирска запах стоял.
У них в Одессе этого никто не знал. Везде стояли марочные вина, никаких очередей, бери сколько хочешь».
«Сколько хочешь» – это, конечно, обывательские мечты любого пьющего человека, а вот «сколько деньги позволяют» – это более реальный взгляд на вещи. Деньги, вырученные от «фармазона», позволили взять 2 бутылки водки и 3 бутылки «Бiле мiцне» («Белое крепкое» – перевод с укр.) ёмкостью 0,7 литра.
Через 20 минут, добравшись домой до коммуналки, проспиртованные гости Одессы устроили небольшой, но очень эмоциональный пир. Они радостно вспоминали, как удачно состряпали сделку и воплотили в жизнь жаргонный термин «фармазон». Закончилась эта пьянка уже после полуночи, когда соседи начали стучать в стенку.
Это мошенничество было увековечено на магнитной ленте в конце года и вошло в историю на записи Северного с анс. «Чайка». После насыщенного событиями и многочисленными переездами 1977-го года блудной сын возвращается домой. Проделав маршрут Ленинград – Одесса – Киев – Одесса – Киев – Одесса –Ленинград – Москва –Ленинград – Одесса, Аркадий Северный вновь в городе-колыбели революции.
Рассказав Владимиру Раменскому о своем вояже, он неожиданно в подарок получил песню, которая подбивает черту уходящему году. 15 декабря, сразу после вступления с «Чайкой», Северный поёт эту песню, где отражены все важные дела и события 1977-го года. Тут и озвучена история продажи бобины:
Володя Шандриков не знал подобной драмы,
Ведь он в Одессе за Высоцкого идёт.Ну, а портвейн «Бiле мiцне» с лёгкой руки Владимира Шандрикова обрёл жизнь прямо там в Одессе на одной из бобин:
