Там, где ты живёшь

[bard]

 БАЛЛАДА  О  1945  ГОДЕ

Я начал свой путь в стародавние годы,
Когда красным светом горела звезда.
Тогда ненадолго хватало свободы:
Её волокли на восток поезда.

В кисете махорки щепотка на брата,
Да мрак пересыльных кирпичных дворцов.
Мы были не дети, а внуки Арбата,
Едва пережившие павших отцов,

Подростки в пилотках, успевшие только
Последний кусочек войны отхватить.
И нам улыбалась красивая полька,
По-русски учившаяся говорить.

Висела над Вислой весенняя полночь.
Но пан капитан (что ни слово – указ)
Сказал, как отрезал: «Фашистская сволочь!
Жила тут, наверное, с немцем до нас!»

У тех, кто постарше, звенели медали
И ноша на сердце была тяжела.
О гетто Варшавском тогда мы не знали…
Тихонько заплакав, девчонка ушла.

Кусались ещё партизанские тропы:
В лесах Белоруссии – схроны смертей.
А мы покатили назад из Европы, -
Под залпы салюта нам было светлей.

Погоны гвардейские нам возвращали
Былинную славу забытых времён.
Казалось, не будет ни зла, ни печали,
Когда враг разбит и навек заклеймён.

В быту гарнизонном мы щурились солнцу,
И год 45-й летел всё быстрей.
Под осень войну объявили японцу,
Чтоб выгнать его из маньчжурских степей.

И вот эшелон за Байкал потянулся,
Но где-то в Чите мы застряли чуток,
Полночи стояли. К утру я проснулся
И двинул с ведёрком искать кипяток.

А рядом состав – ниже нашего сортом –
Он только что прибыл на путь запасной:
Из утлых вагонов с собачьим эскортом
Толпу заключённых встречает конвой.

С колёс – на колени!  Откуда их столько?
Неужто бандиты, шпионы, ворьё?
И вдруг среди прочих – та самая полька!
В толпе арестантов узнал я её.

Упала она и разбила колено,
И плакала горше, чем в мае тогда.
Там были и те – из немецкого плена,
В колымский этап уходя навсегда.

Там был и в прожжённой своей гимнастёрке –
Уже без погон – бывший наш капитан.
И вслед им трофейные псы рвали сворки, -
Немецкий порядок их так воспитал.

Нам всем по казённому дали вагону:
Я ехал над Гоби поднять красный флаг,
Девчонка-полячка – на женскую зону,
А пан капитан – на мужскую, в Бамлаг.

Победное время – каким оно будет
Казаться нам сквозь прожитые года?
Здесь часто, увы, победителей судят,
Но всё-таки чаще берут без суда…

Май 2006.

[bard]

 ЧЁРНО-БЕЛЫЙ КЛИП

Кепочку на брови – и вперёд,  
Клёши подметают тротуар.
Там, в 70-х меня ждёт  
Бой «восьмёрка» стареньких гитар.

Ордена вручают в «Новостях», -  
Что ж, таков порядок и закон.
Отошли пластинки «на костях»,  
И гремит Высоцкий из окон.

   Ключ под ковриком – доверчивые годы!
   Пионерия макулатуру тащит
   И тома вождей в обмен на Вальтер Скотта,
   И народ пешком с кошёлками – на дачи.

Первомай шумит, флажки на каждом доме,
И Герой-генсек скрипит на Мавзолее.
И не верится, что Время на изломе
Станет яростней, свободнее, но злее…

Три копейки брошу в автомат,  
Газировки выпью, а стакан
Сполосну, поставлю – и назад,  
В века ХХ1-го канкан.

Караоке в парке заорёт,  
Ухари на джипе пролетят.
Я надвину кепку – и вперёд  
По прямой куда глаза глядят.

   Сквозь огни реклам и кованые двери,
   Сквозь циничный бред ведущего ток-шоу –
   В мир, где, как всегда, Москва слезам не верит
   И с букетами идут ребята в школу.

Дядя с долларом – ещё карикатура.
Дефицит вещей, избыток анекдотов,
Космонавтика и лирика – не дура,
И над городом из труб дымы заводов.

На листе росинка, словно ртуть.  
Чтоб её заметить в первый раз,
Нужно до отказа повернуть  
Ручки «громкость», «яркость» и «контраст».

В чёрно-белом клипе мой трамвай  
Прозвенит и канет в тишину.
Я надвину кепку – и гуд бай! -  
Снова в ХХ1 век шагну.

   Подустали мы от бешеной погони:  
   Кто-то сани прёт, а кто-то катит санки.
   Где вы, верные испытанные кони  
   И толпа у касс Театра на Таганке?

Где ты, девочка в потёртых польских джинсах,
За которые тебе влепили «неуд»?
Золотой плавник давно на солнце высох,
Но опять старик забрасывает невод…

Что же это было?  Вот вокзал.  
В кассе взять билетик – да и в путь.
В парке каждый камень – пьедестал,  
Гипсовым горнистам не заснуть.

Кепочку сожму я в кулаке,  
Как лобастый гений всех времён.
А вдоль тротуара налегке  
Осень красит клёны в цвет знамён.

   Я не вижу здесь причин для ностальгии.
   Всё меняется – и времена, и люди.
   Просто нравятся прогулки мне такие
   Разноцветные, как звёздочки в салюте.

Брошу кепку я на вешалку в прихожей –
Головной убор, связующий два мира.
За окном домой торопится прохожий.
До свидания, до нового эфира!

Март 2006.

[bard]

 ДВОРОВАЯ ПЕСНЯ

Всё-то нам шутки-шуточки,
Путь-дороженька скользкая,
Всё дворы-переулочки
      и весь мир остальной!
Семиструнка арбатская,
Восьмиклинка московская,
Да привычка дурацкая –
      цыкать фиксой стальной.

У соседа Михалыча
Опера были с обыском,
Взяли две плёнки Галича
      и чего-то ещё.
Говорят, что доставлен он
В деревеньку под Обнинском.
Там пятнашка за Сталиным
      не берётся в зачёт…

Ой, сизари – залётная тоска,
Летите в небеса поближе к чуду.
А я дойду до Спаса На Песках,
Наедине с дворовой песнею побуду…

Юбки, ленты, оборочки,
Комсомолки-красавицы,
Да портвейн «Три семёрочки»,
      на заводе аврал.
Батя ранен в конце войны –
Пил и ждал, что поправится.
Пробирались за сцену мы,
      где Высоцкий играл.

На Таганке за церковью
Собирались картёжники,
Их ручищами цепкими
      выцепляли менты.
В «Каме» шмыгали стольники
И делились на трёшники,
А я рвался в Сокольники,
      где ждала меня ты.

Ох, юность – расклешённая джинса,
Магнитофон «Днепро» - с катушек съехать!
Как мы ловили вражьи голоса, -
Сегодня  голоса друзей поймать – помеха...

Май 2008.

[bard]

 МОСКОВСКАЯ

Стала зелень медною: зелено – не молодо.
Все скамейки заняты: знамо – выходной.
Разлетелись листьями по аллее Воланда
Снимки чёрно-белые памяти цветной.

Голова садовая на Садовой улице
Обронила пёрышко. Бронная, прости!
Оперенье новое на двуглавой курице,
Отопленье старое – дров не запасти…

   Привет, кофейня на углу у  Патриарших!
   Я, как всегда, на пять минут зашёл погреться.
   А в сквере липы подросли, и стала старше
   Шпана в колодезных дворах моего детства.

Стала жизнь весёлою – просто обхохочешься,
Небо занавешено сотнями реклам.
Все в метро - товарищи, все «на ты» без отчества,
Через две ступени вниз мчатся по делам.

На Садово-Кудринской, словно потерпевшая,
Голосит сиренами сонная Москва.
Конная милиция нынче стала пешая,
От Калужской площади – пробка до моста.

   Привет, кривые переулки на Таганке,
   Старушка - Сретенка, на окнах занавески,
   Высотки - сталинки, хрущёвки - коммуналки,
   Стиль византийский, флаг российский, быт советский.

Плёнка чёрно-белая, небо светло-синее,
Пресня многоцветностью преображена.
Клёны на Ваганьково прихватило инеем,
Церковь Воскресения, осень, тишина…

Ноябрь 2008.

[bard]

 ХРАМ  НА  ЛЮБВИ

На Земле когда-то был Рай,
Но изгнали мы Его прочь.
И теперь вороний здесь грай,
И одна большая тьма – ночь…

Но прольётся дождь из всех туч,
Самый праведный – на сто лет,
И протянет солнце нам луч,
И коснётся наших душ Свет.

Мы, конечно, не спешим вверх,
Потому что наша быль – здесь.
А вверху звучит Его смех
И сбивает с нас, как пыль, спесь.

Не заштопать ножевых ран –
Много чёрных в небесах дыр.
Но пока звенит Его Храм,
Между Небом и Землёй – Мир.

   Подари себе луну, подари,
   Зацепи в себе струну изнутри,
   А настроишь – пополам не порви, -
   И построишь Божий Храм на Любви.

По Земле летели мы вскачь,
Без обиды разделив хлеб.
Был в упряжке коренной зряч,
Да ямщик на облучке слеп.

Вот и правил он всегда в лог,
А коням на морды – тень шор.
Но не сбиться коренной смог,
И всегда куда хотел – шёл.

Вот и вынес ямщика он.
Оставалось на пятак сил.
Но не сбросил с облучка вон,
Хоть плетьми его дурак бил,

Поворачивал в глухой лес.
Хорошо, что не был конь плох.
Так ведёт нас через ночь бес,
Да выводит на огонь Бог.

   Подари себе луну, подари,
   Зацепи в себе струну изнутри,
   А настроишь – пополам не порви, -
   И построишь Божий Храм на Любви.

Если кажется, что всё – край,
Правит чёрная чума пир,
Позови на Землю свой Рай, -
И наступит на Земле Мир!

Июль 2007.

[bard]

 ДОНСКОЙ МОНАСТЫРЬ

Голос, живущий во мне, - это белое братство снегов,
Песни метелей над Вяткой, Сибирью и над Магаданом.
Голос, живущий во мне, - это несколько капель стихов,
С неба сорвавшихся над многогласных речей океаном.

Голос, живущий во мне, - это больше, чем звук, но притом
Тише, чем эхо шаманского бубна и медного горна.
Так ли скрипят половицы, когда входит странник в твой дом?
Так ли над храмом соборным ветра затихают покорно?

Слышишь – над полем осенним басами гудят провода.
Видишь – вдали паровозный дымок уходящего детства.
Веришь ли в то, что открыла тебе ключевая вода?
Примешь ли горькую память, как лучшее в мире наследство?

Красный кленовый октябрь и зелёные мхи на камнях.
Нет никого под камнями – давно всё смешалось с землёю.
Склепы, распятия, всадники на легкокрылых конях,
Мраморный Дмитрий Донской, колесница с Пророком Ильёю.

Белая гвардия – каждому собственный крест. А за стеной
Бедная гвардия – общая участь, один общий камень…
Холод времён пробирает, когда притулишься спиной
К старой часовне, закуришь и в  предка упрёшься ногами.

Голос, живущий во мне, - не утихни, строку не сломай!
Нужно ли это кому-то? Себя убедить не пытайся.
Где-то вдали за Даниловским кладбищем звякнул трамвай.
Колокол охнул, как сердце, на крик воронёнка – останься!..

Голос, живущий во мне!..

Октябрь 2008.

[bard]

 РЯЗАНЬ

Так живёшь – как наотмашь рубишь
Сухостой на своём пути.
Переправою через Трубеж
Довелось ли тебе пройти
На тот берег высокий, древний,
Где былинные люди спят,
Где берёзовые деревни
И рябиновый листопад?

По дороге в ухабах рыжих
«Жигулёнок» несётся вскачь.
Жеребёнок без мамки выжил, -
Так расти скакуном, не плачь
Под вожжами ямщицкой морды,
В табуне под куриный смех.
Оставайся красивым, гордым
И крылатым – один за всех!

С тем прокуренным едким смехом
Как делить эту осень, брат?
Ты когда-то искать уехал
Лучшей доли в престольный град,
Чтобы даже в кабацкой скуке,
Как на самом честном пиру,
Спеть – и в песне раскинуть руки
Перед церковью на Яру.

Скол на белой стене – как рана,
В круг поленница на дворе.
Лик апостола Иоанна
В Богословском монастыре,
Сделай так, чтобы мы проснулись
В добром здравии и в любви,
И ухабы рязанских улиц
Первым снегом благослови.

Ноябрь 2008.

[bard]

 СЛОВО

Пропылённый мой Боже, продымленный,
Пропитой в кабаках ни за грош,
Под безвестным живущий под именем
В мире нищих, святош и вельмож,
Босиком ли – по северным стланикам,
В башмаках ли – по южной тропе, -
Где Ты бродишь, каким серым странником?
Как узнать Тебя, Боже, в толпе?

Оглох мир от злого
Веселья на долгом пиру…
Мой Бог – это Слово,
Пропетое на ветру.

Дует ветер за Нарвской заставою,
Опустел Александровский сад.
Было так – уходили за славою,
Да никто не вернулся назад…
Волны Балтики – бездна гранёная.
Гильзой стрелянной звякнул стакан.
Птица-слава, не в масть воронёная,
Ковыляет всегда по пятам.

Дороги на Север –
Торосы да каменный лес.
Мой Бог – это ветер,
Срывающий листья с небес.

Ни пером, ни струной в этой саге я
Изменить ничего не смогу:
В «Англетере» напротив Исакия
Об колено сломали строку…
Перепахана жизнь, поле пройдено,
Два крыла за спиной в рюкзаке.
А поэту – ему там и родина,
Где поют на родном языке.

Вновь город мне снится
Гранитный, седой, золотой.
Мой Бог – это птица
Над Адмиралтейской иглой.

Оглох мир от злого
Веселья на долгом пиру…
Мой Бог – это Слово,
Пропетое на ветру!

Октябрь 2008.

[bard]

 ПИТЕР  (песня, отмеченная А.Я. Розенбаумом)

Будешь в Питере – заходи,
Мы пойдём на Елагин остров
По мосту через Невку, - просто
Здесь всего полчаса пути.
На Елагине – листопад
И аллеи пусты и гулки,
А у берега – те же утки,
И дворцовый в «лесах» фасад.

Будешь в Питере – позвони,
У меня тот же самый номер.
На Литейном в старинном доме
Белой ночью не жгут огни.
На минуту оставив крест,
Ангел тихо взмахнёт крылами
И проделает круг над нами,
Уроженцами этих мест.

Свет из тучи брызнет, - и во всей красе
Петербург откроется нам.
На дороге жизни повезло не всем,
Даже новым временам.
Стёртые уздечки бронзовых коней,
Шар земной под лапою льва
И колонны-свечки на развилке дней
Разных, как сама Нева.

Вновь потянутся в октябре
Птичьи стаи за облаками.
Серый питерский снег-блокадник
Упадёт в проходном дворе.
Как туман – дымовая взвесь,
Цепи якорные – как путы.
Наши месяцы, дни, минуты
Метроном отмеряет здесь.

Будешь в Питере – поклонись
Ленинградцам на Пискарёвке.
Трёхсотлетние полукровки,
В межсезонье мы родились.
В нашем говоре сто корней –
Финский, русский, немецкий, разный.
Но Поэзии голос властный
Всем велит покориться ей.

Мостик через Мойку, пушкинский возок,
Чёрной речки матовый лёд.
Не догонишь тройку… Ладожский мысок
Скоро снегом заметёт.
Время алых бантов, пламенных идей –
Миновала эта глава,
А ступни Атлантов – каменных людей –
Вечны, как сама Нева.

Октябрь 2007 – март 2008 гг.

[bard]

 ***

Немая сцена, дождь слепой
Над опалённым Петербургом,
И не поётся без тебя,
И песня - как блокадный хлеб.
Летит звезда над головой -
Бог в урну не попал окурком.
Измятый образ
   из плакатных лет.

Мне без тебя, моя беда,
Надолго с песней раздружиться,
Чужие улицы топтать.
Архитектура, ё-моё...
Бог, покурив, окно закрыл.
А там на ветку села птица -
Сорочье племя,
   с Лиговки ворьё.

Вытаял двор, а напиться не с кем, -
Все разлетелись - кто вверх, кто вниз.
Словно собор на проспекте Невском,
В сумрак уходит жизнь.

Белая ночь - это будет завтра.
Завтра весна разведёт мосты.
В ступе толочь яд себе на завтрак -
К этому я остыл.

Сорока смотрит с ветки вдаль.
Блестит корабль Адмиралтейства.
Спереть со шпиля бы его!
Гремит реликтовый трамвай.
Мне без тебя, моя печаль,
Пока никак не отогреться.
Но отогреюсь,
   не переживай,

Поскольку опыт не пропить,
Когда закусываешь сладко
Кусками собственной души,
Оставив кости на помин.
На небе кто-то держит нить
И курит в форточку украдкой,
Как будто школьник –
   краденный "Памир".

Апрель 2010, Питер.

[bard]

 ПЕСНЯ ДЛЯ ВОЕННОГО ФИЛЬМА

Будем жить, мужики, будем жить!
Нам от жизни немногого надо.
На холодном стволе автомата
Тает снег у короткой межи.

В битых берцах, потёртых ремнях
Сколько наших легло не за «здрасте»…
Пролетают машины по трассе,
Вдоль которой – цветы на камнях.

   Не споткнись, моя жизнь бестолковая,
   Не сорвись, над обрывом коней придержи, постой.
   Может быть, на дорогу подковою
   Упаду, -  а быть может, счастливой звездой.

Будем жить, мужики! И когда
Подоспеет пора непогоды,
Мы придём под еловые своды, -
Будет вместе теплей в холода.

Сто наркомовских выпьем до дна
В тесноте офицерской берлоги
Мы за тех, кто сегодня в дороге,
И кого не пускает война.

   Не споткнись, моя жизнь бестолковая,
   Не сорвись, над обрывом коней придержи, постой.
   Может быть, на дорогу подковою
   Упаду, -  а быть может, счастливой звездой.

Ноябрь 2008.

[bard]

 ОФИЦЕРСКИЙ РОМАНС

Офицерский романс, пулей сорванный с ветки
Уцелевшей берёзы у края села, -
Он для тех, кто вернулся живым из разведки,
И для тех, чьи сердца догорели дотла

В новой «тридцать четвёрке» ли, в стареньком ЛаГГе
Или в Новороссийском разбитом порту.
Он для тех, кто шинели сменил на телаги
И ушёл в лагеря в сорок пятом году…

   Эх, дороги, дороги, полуторки, эмки,
   Продувные теплушки, трофейная пыль!
   И бойцу-туляку руки девушки-немки
   Поднимают упавший на камни костыль…

Офицерский романс – не салонная песня,
Под наркомовский «чай» разговор по душам.
Где-то Невский проспект, где-то Красная Пресня…
Багровеет с Баграма осколочный шрам.

Офицерский романс на афганском распутье.
Осторожней, бача, не споткнись на тропе!
На том свете, сынок, есть хорошие люди,
Но не стоит спешить к ним навстречу тебе.

   Эх, дороги, дороги, без водки похмелье.
   У «шестёрок» штабных не болит голова.
   И бойца, что «отбился» в Аргунском ущелье,
   У «тюльпана» встречает девчонка-вдова…

Офицерский романс – непопсовые строки,
Разлетелись шары на бильярдном столе.
Штабеля домовин на вокзале в Моздоке -
Для пока что живых в первом Грозном котле…

По колено в походной пыли поколенья,
И по свету разносит дорогами нас.
Под ветрами штормов, перемен, безвременья
Дай нам сил устоять, офицерский романс!

Январь 2010.

[bard]

 ДВАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД

Двадцать лет назад в дембельских парадках
Разлетался по свету стройбат из ЗабВО,
А страна жила при других порядках,
В Энске оборонный закрывали завод.

Начинали пить с горя работяги,
Многим коду сделала сивуха «Рояль».
Убирали в стол выцветшие флаги,
Уезжали к раю ли, в чужие края ль.

   А твоей косе с запахом шалфея
   Годы нипочём, снег – вода водой.
   Белкой в колесе вновь бегу к тебе я
   Через три двора – самый молодой.

В августе вокруг стало неспокойно, -
И полез на танк уральский бык-богатырь.
За кило крупы затевая войны,
Рыночную площадь превращали в пустырь.

А в общаге гвалт – осень на подходе,
И ночной фонарь в полнеба светит в окно.
Песни про любовь за полночь не в моде,
Вахта спит под утро, время крутит кино…

   Напоследок блиц – и по девяностым
   Раскидала нас городская хмарь,
   С сором из избы выметая звёзды,
   Что в окно бросал нам шальной октябрь…

Церковь возвели, площадь подлатали.
Как-то всё наладится, Бог даст, по весне!
За Чечню, Афган  на груди медали,
Белый конь на рукаве и шрам на виске.

   Двадцать лет – как миг, как бездонный омут,
   Как трава полынь с горе-лебедой.
   И забыв про всё, - три двора до дому –
   Я бегу к тебе – самой молодой.

Апрель 2009.

[bard]

 ДАЛЬНИЙ СВЕТ

Дальний свет  на ночной,  между сопок петляющей трассе
Ослепил,  в поворот   бросил фуру, - не спи за рулём!
И глаза протерев,  вспомнил чёрта водила на «КрАЗе».
Вот и мы  у корчмы  крепкий кофе попить тормознём.

Только что  это здесь?  Ни окна, ни неона рекламы…
Тёмный лес, дрекольё  да небритый мужик с бердышом,
Пустота на столе,   да язык керосиновой лампы
Лижет лики с досок,  что косятся: «Ну, кто там пришёл?»

   Дальний свет – сто вёрст не крюк  по сибирским буеракам
   Гонит в хвост и в гриву нас,  занесёт того гляди.
   Так случилось – что волкам  хорошо, то смерть собакам,
   А что Богу хорошо,  то шофёру – по пути.

Дальний свет впереди  то погаснет, то снова воскреснет.
Неужели в ночи  мы вписались не в тот поворот?
Странный дом… Я слыхал  про него у Высоцкого в песне!
Притоплю по газам  от  закрытых кержацких ворот.

А тайга по краям  всё теснее дорогу сжимает.
Прыгнул заяц из тьмы и погнал по прямой в свете фар.
У людей иногда  точно так же по жизни бывает, -
Их сбивают на спор, словно в тире со свечки нагар.

   Дальний свет – сто вёрст не крюк  по сибирским буеракам
   Гонит в хвост и в гриву нас,  занесёт того гляди.
   Так случилось – что волкам  хорошо, то смерть собакам,
   А что Богу хорошо,  то шофёру – по пути.

Рассвело, - и опять показалась дорога простою.
Но гляди – у скалы  тормозной обрывается след
И стоит  обелиск  со штурвалом и красной звездою:
Здесь когда-то навек ослепил мужика дальний свет.

Июль 2009.

[bard]

 ПРИИСКОВАЯ

Зацвела акация   посреди весны.
Демобилизация,   сбывшиеся сны.
Отслужил, как велено,   пройден обходной.
На плацкарте ветреном   еду я домой.

Взял парадку новую,   сдал на склад ПШ.
Позовёт ещё на юг   вольная душа.
А пока что к северу   мчит меня вагон,
На работу где берут   на один сезон.

Меньше раза в два ума   у того, кто пьёт.
Песни Розенбаума   радио поёт.
На участок у реки   гляну, словно Крез,
А потом – за рычаги.   С Богом - первый срез!

   Года два ли   жизнь меня кружила,
   Или это всё годков на шестьдесят?
   А в отвале –  золотая жила,
   Да не всем дано её руками взять.

Душу  всяк старается  спрятать под замок.
Но не закрывается  от людей балок.
Раньше вёз туда конвой  прямо из квартир,
А теперь там дядька мой –  первый бригадир.

По Витиму стелется   марево-туман.
У соседа крестница -   горе от ума! –
Кулаки у девушки –  как у старшины.
Спорить с нею – где уж мне…  Лучше нет жены!

Как сезон закончится   с прибылью, дай Бог,
Свадьбу, полуночница,   справим в Бодайбо.
А пока я драгою   промываю грунт,
Стаканюги с брагою   руки не берут.

   Чьи-то мощи    трактор потревожил, -
   Здесь в пятидесятом было очень нелегко.
   Нам попроще.   А кому-то тоже
   В эту землю лечь от дома далеко…

Слева – ресторация,   справа – конура.
Демобилизация!   Здравствуй, Ангара!
Прииски в порядке, дед –  старый вертолёт?
Приземлюсь на грядки, где   золото растёт.

   Года два ли    жизнь меня кружила,
   Или это всё годков на шестьдесят?
   А в отвале –   золотая жила,
   Да не всем дано её руками взять.

Июль 2009.

[bard]

 МОИ  ТОВАРИЩИ

Мои товарищи поют
В столице или на краю
Земли и неба.
Кто в коммунальной, кто в своей
Норе без окон и дверей
Живёт – не тужит,
Кто жизнь тащит на горбу,
А кто-то разделил судьбу
Бориса, Глеба…
Их голоса зачехлены,
Но и оттуда звон струны
Ничуть не глуше.

Мои товарищи не спят,
Поскольку – вечный неформат
Для лож Прокруста.
Один хрипел на целый свет.
И хоть его давно уж нет,
Он петь не бросил.
Другому нипочём года,
И в его залах никогда
Не будет пусто.
А третий рвался на рожон
И, пулей в сердце поражён,
Умчался в осень…

На морском берегу
Мы ловили ветра,
Ожидая хорошей погоды.
Сорок лет на бегу.
Где же наша пора –
Туз козырный из новой колоды?

Где очаг на холсте,
Прикрывающем дверь
За кулисы Большого театра?
В каждом жёлтом листе –
Доля горьких потерь,
Но за флагманом - наша эскадра.

Мои товарищи живут,
И выбор - пряник или кнут –
Для них не выбор.
Пройдя афганскую войну,
Друг дома часто, как в плену,
На волю рвётся.
Он за баранкой – царь и бог,
А за окном – то Бодайбо,
То Тверь, то Выборг.
А там, в стране без холодов
Слепят сквозь лопасти винтов
Четыре солнца.

Мои товарищи – бойцы.
Не бандюганы, не дельцы,
За каждым – сила
И двор с потрёпанным мячом, -
Ему штрафные нипочём:
Голкипер – профи!
И мне чуть радостней, когда
Вновь ударяет не туда
Судьба – мазила,
И на полях черновика
Рисует юная рука
Девичий профиль.

На морском берегу
Мы ловили ветра,
Ожидая хорошей погоды.
Столько лет на бегу…
Вот и наша пора –
Туз козырный из новой колоды,

Вот очаг на холсте,
Вот открытая дверь,
Сцена  Очень Большого театра.
На осеннем листе –
Горький список потерь,
Но во флагманском строе эскадра!

Август 2009.

[bard]

 ЗОЛОТНИК

Как Бог положит на душу строку,
Где между слов с пера уронит запятую, -
Я угадать, пожалуй, не смогу.
И - слава Богу. В серединку золотую
Стрелу пущу, - быть может, выбью золотник
И, оказавшись без гроша на перепутье,
Пойду искать своих на брошенном безлюдье,
Рубцовский шарфик заложив за воротник.

Не спится спице в колесе. И месяц матовый
Гадает на кофейной гуще чёрных туч -
Куда дорога приведёт?  Что ни загадывай,
А повезёт тому вознице, кто везуч.

Листай старинный календарь, въезжай в историю
Не летописцем, так свидетелем хотя б.
Пой об увиденном, о спорном и проспоренном,
Покуда глотку не забил чернильный кляп.

Табанит в сорок два весла речная вольница,
На берег Волги сходит грозный атаман.
На пепелище и труба печная – звонница,
При атеизме Дом культуры – Божий храм.

Разлив речной у небосвода синевы не крал,
Идёт с толпою к чудотворным ликам знать.
Я на гитаре ничего себе не выиграл,
Но отыграюсь, проиграю ли – как знать…

Мои деды лежат под Вяткой да под Пензою,
А я родился на Амуре на реке.
И голова моя бывает редко трезвою:
Хоть и не пью, но амба трезвому в тайге.

Давай, возница, трогай с места нелюдимого,
Пока не все мосты отправлены ко дну!
А на ладони - золотник пятна родимого,
И шрам границы – по родимому пятну…

Январь 2009.

[bard]

 ПРИЮТ  КОМЕДИАНТОВ

Лето нас уравняет во времени, будет светло:
Семь утра у меня, а на севере – белая ночь.
Эти глупые птицы любого берут на крыло,
Кто решится лететь, потому что иначе – невмочь.

Потому что земля вся исхожена, дальше – провал,
И тоску голубиная почта не лечит уже…
Лето будет качать на волнах, как буйки, острова
И подарит раёк в шапито, словно рай в шалаше.

   Комедианты-шутники, ловцы удачи!..
   Фургона скрип среди бездонной тишины.
   Никто не должен видеть нас, когда мы плачем.
   Никто не должен. И мы плакать не должны.

А дорога у нас будет лёгкой, поскольку я сам
Всё настроил и даже попутчиков поторопил.
Ветер страсти и нежности силу отдаст парусам,
По пути ничего не сломав, не снеся со стропил.

Где-то там, далеко, где шаманские песни поют,
Мы ещё прозвеним колокольцами в гривах коней,
И огонь будет ярок, и в левую руку твою
Ляжет посохом древним резной гриф гитары моей.

   Пообещайте не искать, как ветра в поле,
   Наших следов у бездорожья на краю.
   Никто не должен видеть нас в любви и боли.
   Никто не должен. Это только наш приют.

Лето нас уравняет, а осень разделит опять,
Не прибавив монет, не умножив количество вёрст.
Нам останется только с улыбкой спектакль отыграть –
И в дорогу, в дорогу, на свет неприкаянных звёзд!..

   Комедианты-шутники, ловцы удачи!..
   Фургона скрип среди бездонной тишины.
   Никто не должен видеть нас, когда мы плачем.
   Никто не должен. И мы плакать не должны.

Декабрь 2009.

[bard]

 С  ЧИСТОГО  ЛИСТА

С чистого листа на поклон зиме
Снежной целиной выхожу один -
На дорогу ту, что по осени
Вдоль и поперёк исходил.

В инее усы, полушубок бел, -
Если пропаду – не найти меня.
Отчего опять ухожу в побег –
Знает лишь сухая стерня.

   А ты меня стегай, не жалей кнута,
   Звонкая пурга, колокольный стон,
   Чтоб когда-нибудь позабылась та,
   За которой рвался вдогон.

   Чтобы сто на грудь – и закрыть вопрос,
   И не возвращаться туда, где жил,
   Пробери меня до костей, мороз,
   Протяни до вытертых жил!

С порванной струны на один куплет
Не успел за песней, сорвался вниз.
Серый подошёл и понюхал след.
Не догонишь, паря, не злись!

Я уже на трассе, я чёрт-те где.
Адрес мой спроси у лихих ветров.
Седина-проталина в бороде –
Плата за покинутый кров.

   А ты забудь о том, где болит, когда
   Отпускаешь птицу свою в полёт.
   Закури махры, чтоб не снилась та,
   Без которой - сердце под лёд…

   Как и ты, я тоже ходил за край.
   Выдюжил – и лишь веселее стал.
   Так что наливай за Сибирь давай
   И ещё за Южный Урал!

С чистого листа – в поле белый снег,
Песня ямщика сквозь мотора свист.
Что там на пути и какой там век?
Вся любовь – один чистый лист…

Здесь останови – я сойду с ума
От слепящих слёз, синевы небес.
Опали мне душу огнём, зима!
Степь да степь годами окрест…

   А ты проснись весной, талая вода,
   Пусть в ручье опять зазвенит ведро,
   Чтобы ни по ком не рыдала та,
   У которой смех - серебро.

   Чтоб её дорога была светла,
   Ключ в замке оставить не позабудь.
   Парус, ветер, пламя да два крыла –
   Для того, кто тронется в путь.

Декабрь 2009.

[bard]

 МИЛАЯ

Подари мне, судьба, вороного коня,    
Путь нелегким аршином отмерь.
Как без пыли дорог, как без дыма огня,   
Не бывает любви без потерь.

Выйду в поле один, натяну тетиву.    
В небесах - облаков купола.
Тетива зазвенит,  да пробьет синеву    
Золотая от солнца стрела.

Милая, как я был
Глуп, когда тебя отпустил.
Так же глуп и сейчас,
Когда редко с тобой опять.
Милая, это пыль! -
Я до слёз давно не грустил.
Пять минут есть у нас,
Чтоб друг друга понять.

И прольются дожди над землёю моей,    
Разноцветной дугой расцветут.
И тебе, может быть, тоже станет светлей,  
И времена подобрее придут.

Подари мне, судьба, вороного коня!    
Мне не надо других рысаков.
От себя не сбежать – колет ноги стерня.
Вся надежда – на счастье подков.

Милая, промолчи,
Если я скажу о любви!
Этих слов больше нет,
Ты всё знаешь сама без них.
Милая, - свет в ночи,
Тьма в ладонях! Что же, лови
Угольки прошлых лет,
Чтобы голос возник.

Март 2000 – июль 2009.